Осенью сорок пятого года ефрейтор Усачев, получив единственную за всю войну награду — медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», вернулся в родные Озеры под Москвой. Потом переехал в Челябинск и все послевоенные годы, как и до ноября сорок первого, работал «по электричеству» — на заводе электромашин.
Спустя двадцать два года после войны этот снимок был напечатан в «Правде», и две работницы столярного цеха, присмотревшись повнимательней к цеховому электрику, пришли в партком завода с газетой:
— Это наш дядя Миша…
Все вдруг по-новому посмотрели на своего товарища по работе, который ни разу и словом не обмолвился о своем участии в великом сражении, никому не рассказывал о последнем дне войны. В редакцию «Правды» послали заметку — это тот самый Усачев, который работает на нашем заводе.
И пошли письма: «Челябинск, завод электромашин. Усачеву». Люди в них выражали признательность дяде Мише. Им неважно было, отмечен ли он в наградных листах. Но он осуществил мечту многих — и тех, кто погиб в суровые годы войны, и тех, кто сражался на трудовом фронте тыла, — дошел до Берлина и поставил точку.
...…«От Советского Информбюро. В ночь на шестнадцатое июля наши войска вели крупные бои на Псковском, Смоленском, Обо-Бобруйском, Новоград-Волынском направлениях…»
Я родился 16 июля 1941 года, когда гремела война и наша армия, оказывая ожесточенное сопротивление фашистам, отступала на восток. В июле сорок первого бригадир колхоза «Старо-Берсенский» Иван Ляпустин сдавал дела — дома ждала повестка. Через несколько месяцев вьюжной февральской ночью он погиб на окраине смоленского села.
Пуля настигла его в наступлении, наши войска уже погнали фашистов на запад. Ему не суждено было познать радость победы. Он просто заплатил за эту победу своей жизнью. А в нашу деревню пришел первый казенный пакет: «Ваш муж… смертью храбрых… в боях за Родину…» Это о моем отце.
Их было в деревне тридцать, подлежащих мобилизации мужчин. Может быть, кто-то из них пошел бы на фронт добровольцем, но не успел: всем вручили повестки в самые первые дни войны. Все тридцать ушли на фронт. Двадцать пять страшных писем принесли за четыре военных года в деревню, двадцать пять серых похоронных листков. По их обратным адресам можно было бы составить маршрут пути к победе — Подмосковье, Смоленщина, Белоруссия, Польша…
В пятьдесят пятом году, уже здесь в Челябинске, я узнал судьбу Владимира Иосифовича Солуянова. Тоже в июле сорок первого, только мальчишкой неполных семнадцати лет, пришел он в Троицкий военкомат, повесив на грудь все свои оборонные значки. Он убедил комиссара, что должен быть на фронте, что без него победы быть не может, и он обязательно дойдет до Берлина, а там застрелит самого Гитлера. Он убедил комиссара, но не дошел до Берлина.
В одном из боев десантника Солуянова ранили. После госпиталя — тыл. Он лежал на вагонной полке и мучился, силясь заснуть. Не раны мешали спать, сверлило голову одно: «Как же я так, ведь хотел до Берлина? Матери обещал за брата отомстить…» После одной из остановок медицинская сестра не досчиталась в вагоне бойца Владимира Солуянова. А тот в это время слушал перестук колес другого поезда, катившего в обратном направлении — на фронт, на запад.
И опять, теперь уже осенью сорок четвертого, его остановила пуля. Очнувшись, он успел увидеть над собой фашиста, который целил ему прямо в лицо. Дальше он не помнит ничего, а в Еманжелинск отцу с матерью пришло извещение о гибели второго сына.
Он познал радость борьбы, он уже видел, что победа близка. Он узнал и радость победы. Да. Всем смертям назло он выжил. И победа помогла ему встать с госпитальной койки.
А Михаил Усачев, «1908 года рождения, русский, образование четыре класса, рядовой необученный…», в июле сорок первого разносил по Озерам повестки своим друзьям, дежурил на крышах после нелегких смен на фабрике. Военком не спешил выдавать ему повестку — останавливала запись в красноармейской книжке: «Годен к нестроевой службе». Только в ноябре Усачев принес повестку себе.
Михаил Усачев был сугубо штатским человеком, никогда не думал, что ему придется взять в руки оружие, увидеть сожженные села… Его назначили в глубокий тыл (понятие, впрочем, относительное — немцы тогда были у самой Москвы). Он обращался к командирам разных рангов, упрашивая отправить его на передовую. Настойчивость победила. Его перевели под Гомель — в соединение авиационного базирования. Электрик Усачев стал связистом-наблюдателем. Задача простая — обеспечить четкую связь. Простая, но не из легких. Может, кто и прошагал эти тысячи верст до победы в полный рост, а связист Усачев большую половину их прополз по-пластунски вдоль полевого провода связи. Полз, отмораживая ноги в белорусских лесах, полз, чудом избегая вражеской пули.
Мечтал ли он о подвиге, о славе! Может быть. Как и все другие. О подвиге не ради подвига, ради общего — победы над врагом. Он беспокоился — не сделать бы меньше других.
Усачев не был добровольцем. И если бы ему не пришла повестка, он, наверное, воспринял бы это, как должное — значит, нужнее в тылу. Но когда его мобилизовали, понял, что и он нужен на войне. А если так, то дайте мне в руки оружие, позвольте в полной мере исполнить свой долг.
Пришел последний день войны. Их было тысяча четыреста восемнадцать. Пришел день, который не забудет никто. День, который долго и терпеливо ждали — 9 мая 1945 года.
Михаил Усачев, закончив свой последний бой, остановился у стены рейхстага. Закинул за плечи остывающий автомат, подобрал покрупнее кусок штукатурки. Друзья кричали: