— Артиллеристы располагались в школе и детской больнице, — продолжает свой рассказ С. И. Худяков. — Но там они бывали только ночью, все остальное время — в артпарке. Находился он в лесу. Выезжали на стрельбы. Однажды «меткой» стрельбой перебили линию электропередачи. Но это казус! А на учебу срок действительно дали самый минимальный. Планы занятий разрабатывать командиры могли только ночью.
Каждый солдат чувствовал себя счастливым — ему выпала честь защищать Родину. Считали дни, когда отправят на фронт. В мае на инспекторских проверках были показаны «исключительно хорошая подготовка и знание каждым солдатом своего дела».
Был первый предбоевой марш по опустошенной войной местности, где все разрушено и сожжено, воздух пропитан гарью пожарищ, а вместо сел и деревень одинокие печные трубы и бурьян. У дорог сохранились таблички: «Село Боровки», «Деревня Васино». Что думал каждый солдат, Худяков, конечно, не знал, но видел, что становятся они молчаливее, суровее.
Дивизион расположился в березовой роще. Выставили боевое охранение, копали щели для личного состава, маскировали технику. Худяков, что бы ни делал, постоянно думал, как же поведут себя солдаты и офицеры в бою.
Уральцам предстояло наступать на северном участке Орловско-Курской дуги. Гитлеровцы стояли здесь почти два года, изрыли всю оборону ходами сообщения, блиндажами и дзотами, заминировали подступы, укрепили все высотки, овраги и речушки. Как-то справится с задачей его подразделение?
Перед боем Худякова вызвали к командиру бригады. По дороге случайно встретил Трофимчука, вместе кончали артиллерийское училище. Трофимчук командовал минометным полком, после ранения добирался к себе. Как бывало в таких случаях, посыпались вопросы: «Кого из наших видел? Где сам служишь?» Худяков с гордостью сказал:
— В Уральском добровольческом! Слыхал о таком?
— Ты вроде раньше к хвастунам не относился, — заметил Трофимчук. — Что такое добровольческий?
— А все от малого до большого — добровольцы! Комсомольская и партийная прослойка до семидесяти процентов!
…В три часа дня у командира мотострелковой бригады полковника М. С. Смирнова началось совещание. Еще ничего не было сказано, но в самой атмосфере чувствовалось напряжение. Настораживала даже карта, расположенная на столе комбрига. Начальник штаба бригады отмечал на ней какие-то точки.
Комбриг зачитал приказ. Дивизиону Худякова предписывалось с наступлением темноты совершить двадцатикилометровый бросок в район поселка Луганского и занять оборону. Получили предписание мотострелки и минометчики.
Сложное хозяйство дивизиона: батареи, рации и катушки проводов, машины, груженные снарядами, — к намеченному сроку было в указанном районе. Местность не разведана, и Худяков расположил батареи, сообразуясь с картой и собственным чутьем. Сам решил обосноваться на наблюдательном пункте второй батареи. Перед ним был пологий скат к речушке Орс, которую предстояло форсировать. За ней по всему далекому горизонту горели села.
На передний край ушли разведчики. Они вернулись в полночь и сообщили, что берега реки сильно укреплены. И командир стрелков просит поддержать их левый фланг, пулеметы противника не дают продвигаться вперед!
Худяков доложил комбригу, что дивизион готов к выполнению задачи.
Пулемет за рекой, расположенный на выступе небольшой высотки, беспрестанно строчил. У фашистов был хороший сектор обстрела, перед ними — болотистая местность, непроходимая для танков.
Командир первой батареи А. И. Кислый решил ударить по гнезду, выкатить одно орудие на прямую наводку. Прикинул, кто бы мог выполнить эту задачу. Первое орудие? Наводчик хороший, с первых дней на войне.
Ну, что ж, первое орудие первой батареи начнет бой! Командир батареи не стал скрывать трудности, предупредил:
— Если с первого выстрела не разобьете гнездо, второго — сделать не дадут!
Ночью с пушки сняли щит, немного подвезли ее машиной и покатили на руках чуть ли не к самому берегу. Расположились за ивовым кустиком. Окопы рыть не стали.
Когда начало светать и над рекой потянулся белесый туман, разведчик показал на едва приметный бугорок на травянистом берегу. До реки было метров сто пятьдесят, столько же от реки до бугорка.
Заряжающий протер снаряд, дослал в казенник, наводчик ручками поворотных механизмов навел перекрестие панорамы на цель.
— Готов! — доложил наводчик.
— Огонь! — взмахнул рукой командир орудия.
Фугасный угодил в цель. Весь вражеский берег ожил, ощетинился огневыми вспышками. Это и было нужно батарейцам. На наблюдательном пункте спешно засекали цели.
На участке против деревни Дулебино берега реки были посуше, но мотострелки и танкисты не могли продвинуться вперед.
— Бог войны! Немецкие танки прячутся за церковью! Подкинь огня! — просили мотострелки.
Худяков связался с третьей батареей, приказал командиру взвода Шаталову оба орудия выкатить на прямую наводку. Задача — подавить подвижные огневые точки противника.
Худяков видел, как выкатывали орудия, даже бинокля ему не понадобилось. Расчеты действовали вроде бы и слаженно. И вдруг откуда-то слева стала бить пушка. Ее огонь хорошо был виден Худякову. Последовала команда:
— Первое орудие развернуть во фланг! Орудие! Внимание! Угломер… Прицел… Огонь!
Началась орудийная дуэль. Тем временем фашистский танк вылезал из-за церкви, разворачивался. Снарядом ему разорвало гусеницу, а потом взметнулись языки пламени — другой снаряд угодил в бензобак. «Молодцы, пушкари!» — отметил про себя Худяков. Он продолжал корректировать огонь, мысленно слышал, как расчет у орудия повторяет за ним: «…угломер… прицел… выстрел!» Дуэль выиграло уральское орудие. Наши танки и с ними мотострелки вышли из укрытий.